Образецъ «ученой» критики

Статья г. И. Борисова, отдѣльные оттиски коей были раскритикованы г. Тишуткинымъ, первоначально была напечатана въ журналѣ Наука и Жизнь, въ 1892 г. Въ виду этого мы не можемъ не помѣстить отвѣта г. Борисова, тѣмъ болѣе, что, вѣроятно, г. Тишуткинъ просто «подвелъ» почтеннаго редактора газеты Врача.

Въ № 3 газеты «Врачъ» помѣщенъ разборъ моей брошюры о «главнѣйшихъ врачебныхъ растеніяхъ, находимыхъ въ дикомъ видѣ въ предѣлахъ Средней Россіи». Рецензія эта крайне типична и можетъ служить образцомъ того, какъ иногда пишутъ разборы книгъ, и чѣмъ должны пробавляться люди, желающіе составить то или другое мнѣніе относительно книжки или статьи, подлинника которыхъ у нихъ подъ руками не имѣется. Легковѣсный багажъ газетной критики давно извѣстенъ: апломбъ, безсвязныя выдержки, восклицательные и вопросительные знаки, защищенные скобками и такимъ образомъ часто укрывающіеся отъ связи съ общимъ смысломъ — вотъ оружіе, съ которымъ она ополчается на того или другаго неугоднаго ей писателя.

Блестящее пользованіе всѣми этими ресурсами современной критики мы находимъ и въ упомянутой рецензіи.

Не принимая въ расчетъ упрека въ негладкости стиля, лаконическаго заявленія, что въ моей статьѣ есть «весьма грубыя ошибки», и увѣренія, что «объясненія терминовъ нельзя назвать удачными», всѣ возраженія г. Тишуткина можно раздѣлить на три группы: вольныя варіаціи г. рецензента, плоды его недоумѣнія и, наконецъ, упреки въ дѣйствительныхъ недосмотрахъ.

Начну съ послѣднихъ. Къ счастію, эта категорія возраженій представлена въ единственномъ числѣ. Я имѣю въ виду указаніе на то, что, написавъ статью въ популярномъ журналѣ ¹, я не принялъ во вниманіе изслѣдованій Kobert'а относительно природы дѣйствующаго начала спорыньи. Въ свое оправданіе я могу сослаться на то, что, какъ ботаникъ, я могъ и не знать фармакологическихъ изслѣдованій Kobert'а, тѣмъ болѣе, что, по выраженію Шмидеберга, число сообщеній въ области фармакологіи «почти необозримо» ². Между прочимъ, даже такой солидный спеціалистъ, какъ Шмидебергъ, даже во второмъ изданіи своихъ «Основъ фармакологіи»‚ ссылаясь на изслѣдованія Kobert'а (1884 г.), говоритъ, что природа дѣйствующихъ началъ Claviceps purpurea изслѣдована «въ самое недавнее время» ³.

Очевидно, что при такомъ обиліи матерьяла очень многимъ изслѣдованія Kobert'а могутъ быть извѣстны лишь случайно.

Плодовъ недоумѣнія въ рецензіи г. Тишуткина уже гораздо больше. Такъ, напримѣръ, въ видѣ «совсѣмъ непонятной фразы» онъ приводитъ опредѣленіе столбика, какъ канала, «черезъ который проникаетъ въ завязь трубка проростающаго плодотворнаго цвѣтня». Первый элементарный учебникъ ботаники дастъ г. рецензенту необходимыя свѣдѣнія, при наличности которыхъ обладаніе «преострымъ разумомъ» не будетъ представлять необходимаго условія, чтобы разобраться въ моемъ опредѣленіи.

Къ числу недоумѣній надо причислить и отношеніе г. Тишуткина къ краткости нѣкоторыхъ моихъ описаній, или къ отсутствію описаній извѣстнѣйшихъ растеній. Это внушаетъ ему «крайнее прискорбіе». Я думаю, что былъ правъ, оговорившись въ началѣ моей статьи слѣдующимъ образомъ: «я буду вдаваться лишь въ тѣ подробности, которыя помогутъ отличить данное растеніе отъ другихъ, не останавливаясь на чертахъ сходства, что представляетъ уже спеціально научный интересъ» ⁴. Въ самомъ дѣлѣ: иногда ботаническія подробности лишь спутали бы неопытнаго человека. Но обратимся къ примѣрамъ, внушающимъ моему критику «крайнее прискорбіе».

Вотъ какъ я характеризовалъ можжевельникъ: «описывать это растеніе подробно не стоитъ: оно крайне характерно своими оттопыренными колючими хвоями, расположенными вокругъ вѣтвей путевками (по 3 въ мутовкѣ), своимъ веретенообразнымъ ростомъ, густотою вѣтвей и мрачнымъ (здѣсь г. рецензентъ въ скобкахъ ставитъ восклицательный знакъ) видомъ». Къ этому я прибавилъ замѣчаніе о ростѣ, о чемъ авторъ замѣтки умалчиваетъ, но что крайне важно, такъ какъ juniperus communis является единственнымъ хвойнымъ кустарникомъ нашей области.

Въ другихъ мѣстахъ я прибѣгалъ къ подробнымъ описаніямъ и даже къ анализу цвѣтовъ, но въ данномъ случаѣ считалъ это совершенно излишнимъ. Прошу припомнить, что въ Средней Россіи встрѣчаются лишь, три породы хвойныхъ растеній: ель, сосна и можжевельникъ; изъ нихъ можжевельникъ обладаетъ наиболѣе колючими хвоями, только у него онѣ расположены мутовками, только онъ имѣетъ веретенообразную форму и до того густъ, что рѣдко можно встрѣтить экземпляръ безъ засохшихъ вѣтвей. Спрашивается: достаточно-ли этого, чтобы отличить можжевельникъ отъ другихъ хвойныхъ нашей области?

Теперь о восклицательномъ знакѣ. Если не ошибаюсь, то въ современной журналистикѣ этимъ даютъ понять, что то или другое мѣсто считается неблагополучнымъ относительнаго здраваго смысла. Однако, если-бы г. Тишуткинъ сосредоточился исключительно на ботаникѣ, то онъ, вѣроятно, пришелъ-бы къ заключенію, что т. наз. «физіогномика растеній»‚ которой занимался еще Гумбольдтъ, а за нимъ Карлъ Мюллеръ и другіе ботаники, не есть плодъ досужей фантазіи, а нѣчто положительное, существованіе чего не зависитъ отъ знанія или незнанія г. Тишуткина.

Далѣе, моему критику кажется смѣшнымъ, что я не описываю ландыша и не могу допустить, чтобы «кто-нибудь не зналъ этого прелестнаго растенія». Столь-же смѣшнымъ я считаю описаніе въ популярной статьѣ растенія, извѣстнаго всякому ребенку. Впрочемъ, можетъ быть, г. Тишуткину не нравится эпитетъ «прелестный». Во всякомъ случаѣ, если бы даже онъ былъ въ правѣ навязывать кому-либо свои вкусы, — это мелочность. Впрочемъ, и изъ мелочей могутъ выростать длинныя рецензія со всѣми желательными для ихъ авторовъ послѣдствіями.

Мой «ученый» критикъ счелъ долгомъ упрекнуть меня въ неточности: будто бы я считаю соцвѣтіе золототысячника щиткомъ, тогда какъ оно полузонтикъ. Мнѣ, такъ-же какъ и ему, извѣстно, что опредѣленныя соцвѣтія не могутъ быть щиткомъ, но дѣло въ томъ, что здѣсь я и не употреблялъ это слово для точной характеристики соцвѣтія въ смыслѣ спеціальнаго термина, а желалъ лишь указать на форму. Мой проницательный критикъ слишкомъ спѣшилъ перевернуть эту страницу, иначе бы онъ не проглядѣлъ важнаго слова, а именно: я говорю: «цвѣты, большинство которыхъ расположено щиткомъ, т.-е. приблизительно въ одной плоскости» ⁵. Ясно, что дѣло идетъ не о всемъ соцвѣтіи. Я рекомендую г. Тишуткину обратиться къ опредѣлителямъ Постеля, Петунникова и Кауфмана, гдѣ онъ встрѣтитъ: «Цвѣты зонтикообразной верхушечной метелкой…» ⁶ «Щитковидный полузонтикъ…» ⁷ «Цвѣты сидятъ щитковидною… метелкой» ⁸. Всѣ эти опредѣленія и, по странной случайности, особенно опредѣленіе Кауфмана стоятъ ниже строгихъ требованій критика относительно точной терминологіи.

Теперь перейду къ тому, что г. рецензентъ называетъ «несообразностями», а я — искаженіями и передержками.

Мнѣ приписывается утвержденіе, что чувство осязанія есть чувство поднятія на воздухъ, но выписки не сдѣлано. Посмотримъ, въ чемъ-же дѣло. Я пишу: «при обильномъ употребленіи она (мазь, содержащая дурманъ) вызываетъ потерю чувства осязанія (чувство поднятія на воздухъ), поэтому дурманъ очень часто употреблялся для состава волшебныхъ мазей (натираніе при летаніи на шабашъ)» ⁹. Кажется, ясно, что не осязаніе, а потеря этого чувства и не есть, а вызываетъ чувство поднятія на воздухъ. Что дѣлать: такова уже строгая логика и таковы критическіе пріемы г. Тишуткина.

Къ числу несообразностей относится и слѣд. мѣсто: «почти всѣ виды зонтичныхъ, встрѣчающихся въ нашей области, крайне характерны (это слово въ реценціи напечатано курсивомъ, при чемъ г. рецензентъ оговаривается: мой курсивъ) и могутъ быть отличены другъ отъ друга лишь при внимательномъ и детальномъ (опять курсивъ г. критика) изученіи». Какъ мы видѣли, г. Тишуткинъ обращаетъ вниманіе на слогъ, а человѣку, одаренному тонкимъ чувствомъ стиля должно быть извѣстно, что отъ перемены ударенія въ фразѣ измѣняется ея смыслъ. Я лично къ курсивамъ не прибѣгалъ, а если за меня сдѣлалъ это мой проницательный критикъ, то вполнѣ неудачно. Слѣдовало-бы сдѣлать удареніе на словѣ «зонтичный», и онъ пересталъ-бы недоумѣвать. Да, повторяю, всѣ зонтичныя типичны, какъ зонтичныя, и тѣмъ труднѣе становится различать ихъ виды.

Наконецъ, вотъ послѣдняя выдержка, сдѣланная г. рецензентомъ, которая представить еще одинъ примѣръ того, какъ иногда рецензіи фабрикуются.

«На стр. 42 въ описаніи золототысячника, говорится слѣд.: «яркорозывые, пятилепестковые цвѣты, большинство которыхъ расположено щиткомъ, т.-е.… и наконецъ развѣтвленіе (чего?) на двое, выходящее изъ-подъ каждаго цвѣтка съ тѣмъ, чтобы въ свою очередь раздѣлиться на двое: все это (курсивъ г. Тишуткина) достаточно характеризуетъ наше растеніе.» Здѣсь пропущено: «четырехъугольный стебель, листья внизу скученные мутовкою, тупые, а вверхъ по стеблю болѣе острые, въ видѣ широкаго ланцета, сидящіе попарно другъ противъ друга, всѣ съ 3 или 5 крайне рѣзкими, вдавленными, продольными жилками». Кажется, все это немного дополняетъ описаніе?

Между прочимъ, въ вышеприведенной выдержкѣ, въ фразѣ: «развѣтвленіе на двое, выходящее изъ-подъ каждаго цвѣтка» послѣ слова «развѣтвленіе» въ скобкахъ поставленъ вопросъ: чего? Могу удовлетворить любопытство г. Тишуткина. Вѣтвятся только ось и корень, но корень никогда не несетъ цвѣтовъ. Это можно найти въ школьныхъ учебникахъ.

Вотъ все, въ чемъ упрекнулъ меня критикъ, сдѣлавъ при этомъ надлежащія ссылки. Правда, онъ заявляетъ, что въ моей статьѣ много грубыхъ ошибокъ, и лишь «боязнь утомить читателя» останавливаетъ его бойкое перо; но въ такомъ случаѣ остается пожалѣть, что авторъ замѣтки не приводитъ болѣе рѣзкихъ примѣровъ, а ограничивается указаніемъ мѣстъ, которыхъ онъ не понимаетъ, передѣлками посредствомъ «собственныхъ» курсивовъ и передержками.

1. Моя брошюра представляетъ оттискъ изъ журнала «Наука и Жизнь».

2. Шмидебергъ, Основы фармакологіи. Стр. VIII.

3. Шмидебергъ, стр. 127.

4. Стр. 4.

5. Стр. 42.

6. Постель, стр. 377.

7. Петунниковъ, стр. 186.

8. Кауфманъ, стр. 333.

9. Стр. 339.